Галина Вишневская назначила встречу на половину второго, но потом попросила подождать еще 45 минут – в ее графике неожиданно возникло еще одно, внеплановое занятие со студентами Центра оперного пения. После занятия мы и разговаривали – прямо в классе.
— Честно говоря, я думал, что вы просто дали этому центру свое имя, а преподают здесь другие люди. Как часто вы проводите здесь занятия?
— Каждый день, уже пять лет.
— И как вам молодежь? Сколько, по-вашему, у нас талантливой молодежи?
— Вам в процентах цифру назвать? Как можно в процентах определить, кто талантливый, а кто неталантливый? Талантливые молодые люди есть, слава Богу, но много их быть не может – это же штучный товар.
— Сколько у вас студентов?
— У меня 25 студентов, которые учатся за счет бюджета города, и еще десять человек на платном отделении. С ними работают шесть (не считая меня) педагогов, которые занимаются вокалом, десять концертмейстеров и пианистов, дирижер у нас свой тоже. Еще есть преподаватели французского, немецкого и итальянского языков, и еще – преподаватели танцев и сценического движения. Вот такая у нас школа.
— При этом вы продолжаете ездить по стране и по миру, или в основном проводите время со студентами?
— Ездить, конечно, сейчас получается реже, все-таки возраст уже не располагает к частым путешествиям, но и в поездках чаще всего я не расстаюсь со студентами. Буквально на днях мы вернулись из Калининграда – возили туда своего «Евгения Онегина».
— «Евгения Онегина» — в классической постановке, да?
— Конечно, в классической. А какая еще может быть?
— Ну, постановка Дмитрия Чернякова в Большом театре – вы же наверняка ее видели. Вам она не нравится?
— Знаете, это не тот случай, когда что-то может нравиться или не нравиться. Я считаю, что просто нельзя допускать такие вещи. Это же искажение национального достояния, а в Большом театре такое устраивать – это просто преступление. Большой – это главный театр страны. Публика идет туда, чтобы духовно обогатиться, получить наслаждение от высокого искусства. И представьте – вот есть некий молодой человек, который впервые в жизни идет слушать «Евгения Онегина» в Большом театре. Это так естественно – именно здесь, на этой сцене впервые послушать это произведение, эталон русской оперной классики. И вот такой молодой человек приходит в театр и видит то, что там поставлено – совсем не эталон. Я считаю, что такой зритель должен предъявить постановщику судебный иск, потому что постановщик элементарно обворовал молодого человека, исказив гениальное творение. Спектакль, в котором пьяная Ларина падает на пол, Ольга и Татьяна вцепляются друг другу в волосы – это не «Евгений Онегин». А сцены дуэли там вообще нет – ну вот как это?
— Сцена дуэли все-таки есть – с ружьем.
— Да, с ружьем, которое само выстрелило. Как я к этому должна относиться? Гениальная ария Ленского звучит в доме после пьянки, после пьяного угара, когда хочется опохмелиться, а не петь «Куда, куда вы удалились». Ленский поет, и какие-то бабы черепки около него собирают, и тряпками затирают блевотину какую-то с пола, со швабрами около него шастают. Послушайте, что это такое? Зачем это делать, зачем?
— Полемизируя с худруком Большого Анатолием Иксановым по поводу вашего юбилея, вы писали, что не считаете этот театр тем самым Большим, в котором вы прослужили 22 года.
— Да, не считаю. Если в театре позволяют такие вещи делать, то это уже не Большой театр. Я всегда знала, что в Большом театре таких постановок просто не могло быть никогда – само здание было намолено сотнями и сотнями артистов за два с половиной века его истории. Новая сцена, на которой все это происходит – это не Большой театр, конечно.
— В прошлом году вышел фильм Александра Сокурова «Александра» с вашим участием. Как вам этот кинематографический опыт?
— Ну, это был не первый мой опыт в кинофильме. До этого, еще на Западе, я снималась в фильме «Катерина Измайлова» по опере Шостаковича. Но там я пела и играла, а драматических ролей до «Александры» у меня не было. Ну что, в моем возрасте приятно получать новые ощущения и впечатления, особенно если речь идет об этой замечательной роли и об этом замечательном режиссере.
— С Сокуровым легко работается?
— Очень легко. Это эрудированный, умный, талантливый человек, настоящий интеллигент. Не навязывая своего (часто бывает, что режиссер слишком навязчиво показывает, чего он от тебя хочет) он совершенно незаметно ведет вас через весь фильм, вы делаете все, что нужно ему, но воспринимаете это так, как будто это все ваше и ничье больше. Как будто вы сами все это придумали. А на самом деле он всегда рядом. Позовешь его – Александр Николаевич! А он: я здесь! Не видишь его, исчез куда-то, просишь – позовите Александра Николаевича! А он опять — Я здесь! Его не видно, но он все время присутствует.
— Где вы снимали фильм?
— В Грозном. Сильное впечатление на меня произвел этот город. Разбит, как Сталинград, и при этом постоянное строительство, город меняется на глазах. Мы там были два года назад, сейчас, думаю, город просто невозможно узнать.
— А вообще – вы считаете, у России и Чечни общее будущее, или разойдемся в конце концов?
— Конечно, общее будущее, обязательно. Что мы друг без друга вообще можем? Там живут наши люди, чеченцы – это наш народ. Нам нечего делить, главное — не надо оскорблять друг друга.
— Много взаимных обид скопилось.
— Ну да, обиды. Есть вещи, о которых нельзя забывать. Тот, кто забывает историю – тот беспамятный дурак. Нужно помнить, нужно делать выводы. И трезво оценивать ситуацию. Если есть какие-то проблемы, какое-то непонимание – надо садиться за стол и разговаривать. Для этого же дан язык человеку. В отличие от животных, которые грызут друг другу глотки. Хотя и у животных, наверное свой язык какой-то есть.
— 27 апреля исполнился год со дня смерти Мстислава Ростроповича.
— Да, уже год. Поставить к годовщине памятник не успели, но к концу лета, думаю, поставим.
— А как вам памятник Ельцину?
— Очень монументальный и очень мощный. Интересный образ, который отражает сущность самого Бориса Николаевича. Я его хорошо знала и очень его любила. Это был великий человек конечно. В истории России он навсегда останется. Я звала его Батя – он был очень похож на Батю из «Хованщины». Великий человек был, очень русский. Таким и должен был быть лидер России в то время — такая фигура со всеми нашими русскими вывертами. Человек, похожий на всех нас. Он, кстати, часто бывал у меня здесь.
— Вы, я вижу, очень любите свой оперный центр.
— Да, я же прямо здесь и живу, этажом выше.
— И как живется?
— Хорошая квартира, и я не хочу больше ничего другого. В нашу квартиру на Газетном переулке, в которой мы жили еще до отъезда, я даже не хожу – только дочка, когда бывает в Москве, там останавливается, а так квартира пустая стоит. Потому что сейчас с этими пробками — отсюда туда 40 минут утром, и вечером оттуда сюда тоже 40 минут, — с ума же сойти можно.
— Вы не были в Москве 16 лет. Вспомните свои впечатления о городе после возвращения. Это был 1990 год, правильно?
— Девяностый, да. Ужас. Самые страшные впечатления. Мы знали, конечно, живя за границей, что здесь трудности, продуктов нет и так далее. Но представить себе, насколько все ужасно, просто не могли. Подъезды загажены, какая-нибудь одна лампочка горит, и ее чуть ли не с винтовкой охраняют, чтобы никто не украл, потому что новую лампочку купить негде. На полу какие-то картонные коробки лежат, никто ничего не моет, только коробки эти кладут, грязь собирают. В магазинах шаром покати, и опилками пол посыпан, как в конюшне. И пустые прилавки, и очереди, и неизвестно, за чем они стоят, потому что ничего в магазине нет. Ужас какой-то был. Страшно смотреть на все было.
— Сейчас все это в прошлом, но появились новые проблемы. Например, облик Москвы – как раз Остоженка считается главной территорией нового московского стиля, который очень многим не нравится. Как вы относитесь к новому облику города?
— Облик очень изменился, конечно. Строятся новые дома, целые кварталы, и слава Богу, что строятся. Людям ведь надо жить в человеческих условиях. Важна не только красота и стиль – нужно строить новые дома. Как же иначе?
— Но есть популярная точка зрения: это уже не та Москва, что была раньше.
— А та Москва, что была – это что, избы и палаты боярские должны стоять? Город меняется, это естественно. Вот наш оперный центр – он что, плохо вписался в улицу? Как будто всегда здесь стоял, задает настроение всему району.
— Ваши дети и внуки все живут за границей, да?
— Да, одна моя дочь живет в Швейцарии, другая в Америке. Внуки все в Швейцарии учатся.
— Музыкантов среди ваших внуков нет?
— Нет музыкантов, да. У меня такая позиция: не навязывать ничего ни детям, ни внукам. Если хочешь, то сам будешь это делать, а не хочешь — заставлять не надо. Музыкой не занимаются. Старший (ему 24 года) внук Ваня, Иван — он учится во Франции в университете, будет врачом. Сергей, ему 22 года, занимается в институте кинематографии, а другие все учатся в школе в Швейцарии, живут в пансионе. У меня 6 внуков. 5 мальчиков и девочка. Младшему 12, его зовут Мстислав – в честь деда.
— Ваши внуки считают себя русскими?
— Все они родились в Америке, у обеих дочерей мужья — иностранцы. У младшей итальянец, у старшей был француз, но сейчас Ольга с ним развелась, и вышла замуж за русского, слава Богу. Внуки все говорят с очень большим акцентом, но это неудивительно – они все время живут среди иностранцев и общаются только с ними. Когда постарше будут, надеюсь, очистят себя как-то. Когда они маленькие были, жили в семье, говорили по-русски очень чисто. Как в школу пошли, начали забывать язык. Я из-за этого очень переживаю.
— Считаете, у России есть будущее?
— Великое будущее у нашей страны. Как можно в этом сомневаться?
— А настоящее? Какая у России сегодня главная беда?
— Главная беда? Я не вижу никакой большой беды. Где нет бедности? Везде есть, во всех странах. И бездуховность есть везде. Для того, чтобы бороться с бездуховностью, и существует интеллигенция. Но она у нас часто не делает того, что должна делать. Вот, например, наше телевидение – на нем же работают культурные люди, верно? Но они почему-то не понимают, что нельзя показывать некоторые вещи, и матом ругаться тоже нельзя. Народ надеется на интеллигенцию, а она очень часто не оправдывает этих надежд.
— Если я вас попрошу назвать три главных события вашей жизни – что это будут за события?
— Все главные события в моей жизни связаны с творчеством. Во-первых, мое замужество. С Ростроповичем мы мы прожили вместе 52 года, и это была замечательная жизнь. Второе событие – это Шостакович Дмитрий Дмитриевич, который лично для меня написал три своих сочинения и знакомство с которым я всегда считала большой наградой. И, конечно, 22 года в большом театре – лучшие годы в моей профессиональной деятельности. Все остальное – не более чем эпизоды.