Накануне мировой премьеры картины «Александра» выдающийся российский режиссер побеседовал с кинообозревателем «КП» Стасом Тыркиным
«Комсомолка» уже писала о съемках новой картины автора «Молоха» и «Русского ковчега», которые проходили в Чечне. Заглавную роль в фильме сыграла великая оперная певица Галина Вишневская. Вот как сам режиссер описывает сюжет своей новой работы:
— Пожилая женщина приезжает к своему внуку, капитану разведроты, посмотреть, как он служит. Мы ни разу не произносим слово «Чечня», но это и так понятно. Она живет в расположении боевых частей, ходит по разрушенным районам. И уезжает, проведя там всего 3 дня: внука отправляют на задание, и неизвестно, когда он вернется и вернется ли вообще. Это очень простая история.
47 градусов в тени
— Как Галина Павловна переживала спартанские условия съемки в Чечне?
— У нее было огромное желание сниматься, хотя она и не верила до последней минуты в то, что это может произойти. Главной проблемой была, конечно, ее безопасность. За ней приезжал эскорт машин ФСБ. Каждый раз Галина Павловна садилась в разные машины, каждый день меняли номера и маршрут. В 10 часов вечера вооруженные офицеры, самые обученные, вывозили ее со съемочной площадки ночевать, а утром привозили обратно. В некоторых опасных местах Галину Павловну подменяла дублерша.
— Снимая Вишневскую в документальном фильме «Элегия жизни», вы словно делали пробы для «Александры»?
— Еще до съемок «Элегии» я писал сценарий специально для нее. Я люблю ее очень и давно мечтал снять с ней фильм, но никаких возможностей к тому не было.
— Галина Павловна известна крутым нравом. Конфликтов с ней не было?
— Мы с ней очень близкие люди, но я всегда чувствую ту внутреннюю границу, которую нельзя преступить. Нельзя ранить человека, нельзя заставлять его делать то, что против его натуры. Этот фильм делался для нее, только ради нее. Чтобы она могла прожить еще одну жизнь. Очень важно, когда человек понимает, что он по-прежнему кому-то нужен. Я был бы счастлив, если бы когда-нибудь был кому-то так же нужен!
— В чем источник фантастической энергии Вишневской?
— В характере, в силе воли. На съемках в Чечне было 47 градусов в тени, 54 — на солнце. Я кричал, гонял группу, которая из молодых людей состояла. А Вишневской и слова не надо было говорить. Хотя я и видел, что ей было невыносимо тяжело. Просто до слез. В середине съемок Ростроповича положили на операцию. Он звонил ей из Швейцарии, просил приехать. Она — ему: «Дорогой мой, я должна дело сделать!» Они 50 лет прожили вместе! И тут Галина Павловна сидит со мной, вся потная, в гриме: «От Сокурова я никуда не уеду, Буратино! Я должна сделать дело. У тебя был свой «Белый дом», теперь мой «Белый дом».
«Это ошибка какая-то!»
— Вы уже показывали ей картину?
— Да, мы только что показали «Александру» Вишневской и ее дочерям. Галина Павловна была потрясена увиденным, расплакалась… «Я взволнована благородством, искренностью и простотой фильма», — сказала она мне. Для меня этого достаточно.
— Вишневская посетит каннскую премьеру картины?
— Не знаю, поедет ли Галина Павловна в Канны. Это должно быть ее решение. Все же не пройдет еще сорока дней со дня смерти мужа… Правда, совсем не понимаю, зачем ей туда ехать. Она ведь не голливудский персонаж… О чем там ей говорить, да и с кем? Канны — это рынок, суета. Никто никого, по сути, там не интересует. Никто ни во что там не всматривается основательно. Моя работа в Каннах уже в пятый раз. Уступая уговорам продюсеров, приезжая туда, я всегда мучился от абсурдности своего пребывания.
— Вы всегда были довольно критичны по отношению к Каннскому фестивалю. И все-таки вновь отдаете на конкурс свой фильм.
— Уверен, что выбор каннской комиссией «Александры» — это ошибка. Мы сделали простую, сердечную картину, русскую по духу и по интонации. Нам незачем и не с кем там соревноваться. Но я понимаю моего продюсера Андрея Сигле в его решении согласиться на участие в конкурсе. Для него как для продюсера это возможность на весь мир заявить о существовании этого фильма, решить вопрос мирового проката.
— В дни похорон Ельцина телевидение часто цитировало вашу «Советскую элегию».
— Так сложилось, что Ельцин не был для меня чужим человеком. Умер близкий, понятный мне человек. Смерть — это самая большая беда. Словами, тем более публично, горе не выразить.
Смерть и Ельцина, и Ростроповича — это движение времени. Неизбежная беда. Благодаря Ростроповичу я пришел в оперный театр. Не знаю, оправдал ли доверие… Время не любит людей, не замечает их. Нам надо бы как-то сопротивляться этому жестокосердию замысла. Но вот не можем. Не в силах.
— Как вы оцениваете свою постановку в Большом театре?
— В Большом была трудная работа. Чрезвычайно трудная. Работа режиссера в опере много сложнее, чем в драме или в кино. В самой оперной традиции режиссер — персонаж второго сорта. Его все как будто терпят, все пережидают, когда он закончит фантазировать и наконец даст всласть попеть.
У меня многое не получилось. И когда я читаю злобные рецензии, я только могу улыбнуться — я вижу много недостатков. Куда более существенных. Обращаю внимание на важное обстоятельство — я не ставил перед собой цели режиссерского самовыражения. Музыкальный текст Мусоргского настолько сложен, что дай Бог добраться до его смысла… Наш спектакль — это просто очередное звено в культурной традиции постановок «Бориса» в классическом стиле. Мы только звено в цепи.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Александр СОКУРОВ. Родился в Сибири в 1951 году. В 1974-м окончил исторический факультет Горьковского университета, а в 1979-м — мастерскую документального и игрового кино во ВГИКе. Поставил картины «Одинокий голос человека», «Дни затмения», «Круг второй», «Молох», «Телец» и др. Постоянный участник крупнейших международных кинофестивалей — в Каннах, Берлине, Венеции, Локарно. Картина «Русский ковчег» стала хитом мирового арт-хаусного проката, заработав около 10 миллионов долларов.