«Руслан и Людмила» в Центре оперного пения Галины Вишневской
Галина Вишневская решила, как видно, проводить учебу в условиях, максимально приближенных к боевым. Спустя четыре месяца после начала обучения в ее Центре оперного пения на Остоженке сыграли первую премьеру. Впрочем, пока все-таки только спели, так как «Руслан и Людмила» здесь еще не полноценный спектакль, а только сцены из опер. Но премьера, названная в афише именно премьерой, — это и не концертное исполнение, когда публика ожидает увидеть солистов в строгих концертных костюмах и платьях. В данном случае, наверное, можно говорить о спектакле «на полпути», поскольку студенты-певцы выходили на сцену, оборудованную хорошим театральным светом, в уже сшитых дорогих костюмах (художники по костюмам — Алла Коженкова и Юлия Куприянова), а когда было нужно, воины хватались за свои мечи, — все, кроме декораций, уже на месте. На месте, в оркестровой яме, сидел оркестр (это Государственный симфонический оркестр), которым дирижирует Владимир Понькин (его Галина Вишневская пригласила быть главным дирижером школы).
Всех разученных сцен пока хватает на два часа: знаменитая увертюра, песня Бояна, каватина Людмилы и каватина Гориславы, финалы первого и четвертого действия, рондо Фарлафа, ария Руслана, ария Ратмира, марш Черномора Поразительно, но самое главное: «на месте» были голоса.
Едва закончив набор, Галина Павловна говорила, что «бросит силы» на то, чтобы научить своих учеников петь на сцене. Что для нее важнее всего, чтобы русские певцы умели петь по-русски, а следовательно, надо начать обучение с русской оперы. Сказала — и сделала. Начала с оперы Глинки «Руслан и Людмила» (а теперь, говорят, намерена обратиться к «Царской невесте», — к слову, одной из главных опер ее собственного репертуара), где русская напевность и «сказовость» не противостоит, а, напротив, приобретает объем от встречи с восточным музыкальным «узором», вязью ритмов, мелодий.
Пожалуй, одно из главных театральных достоинств ее премьеры — доступность, внятность каждого пропеваемого слова. Московская публика и не чаяла уже разобрать, что именно «говорят» друг другу певцы, так как с некоторых пор у нас все стали петь на языке оригинала. И теперь ни мы не понимаем, что они там, заглушаемые оркестром, пытаются друг другу спеть по-немецки или по-итальянски, ни немцы с итальянцами. Мы настолько привыкли уже к тому, что в опере слова — не главное, что давно уже прощаем певцам невнятность в русской речи.
В программке Вишневская пишет, что эта премьера — «не претензия на постановку спектакля», а «лишь первый этап учебного процесса». Надо признать, что успехи уже есть.
Ученики Вишневской были артистичны в подаче слова, они, казалось, сами получали удовольствие от того, что каждая реплика, каждый звук понятен. Им и залу, который заново открывал для себя смысл русской оперы, сочетание музыкальной фразы и слова. Надо отдать должное: дикцией с певцами занималась Галина Покровская, которая работает с учениками Петра Фоменко, чья речь почти безукоризненна, легка и полнозвучна. С оперными певцами она занялась «отделкой» фразы, сплетением гласных и согласных, и эти уроки сразу же дали о себе знать.
Судить мизансцены, конечно, рано: ведь и претензий на спектакль пока нет. Но голоса уже есть (и о них уже говорят). Лучше других прозвучали на премьере голоса Анны Девяткиной, которая пела Людмилу, и Романа Дерзаева. Его Вишневская «вытащила» из Удмуртии, где, говорят, двадцатилетний бас учился в музыкальном училище (в «Руслане и Людмиле» ему досталась партия Фарлафа). В недавней выпускнице ГИТИСа Ирине Окниной помимо голоса публика оценила еще и сильный драматический темперамент, проявлению которого не мешало пустое пространство сцены. После каватины Гориславы ей устроили настоящую овацию, но студенческие строгости, как видно, не позволяют выходить певцам на поклоны сразу после исполнения своего «номера».